DOES AMERICA NEED A FOREIGN POLICY?

Перевод с английского В. Н. Верченко

Компьютерный дизайн В. А. Воронина

Благодарности

Моим детям Элизабет и Дэвиду

и моей невестке Александре Рокуэлл

Ни один человек не сделал так много для выхода этой книги, как моя супруга Нэнси. Она – моя эмоциональная и интеллектуальная опора на протяжении десятков лет, а ее острые замечания редакционного характера – это лишь малая толика ее большого вклада.

Мне повезло с друзьями и коллегами по работе, с некоторыми мне довелось вместе работать много лет назад на государственной службе, они не отказывали мне в советах, а также в вопросах издательства, исследований и просто в общих замечаниях. Я никогда не смогу полностью отблагодарить их за то, что они для меня значили на протяжении многих лет и в ходе подготовки этой книги.

Питер Родман, мой ученик по Гарварду, пожизненный друг и советчик, читал, пересматривал и помогал издавать всю эту рукопись. И я признателен ему за его оценки и критику.

То же можно сказать и о Джерри Бремере, еще одном старом коллеге, чьи дельные советы и замечания редакционного характера делали яснее мое понимание вопросов.

Уильям Роджерс продолжил мое образование в главе, посвященной Латинской Америке, и по правовым аспектам концепции мировой юридической практики.

Стив Гробар, профессор Университета Брауна и бывший редактор журнала Американской академии «Дедал», был моим однокашником и другом со времен совместной учебы. Он прочитал рукопись и сделал ряд замечаний, намного улучшив текст, предложив новые темы для исследований.

Полезные и важные исследования были подготовлены нижеследующими людьми: Алан Стога специализировался по Латинской Америке и глобализации; Йон Ванден Хьювел занимался Европой и американскими философскими дебатами по внешней политике; Джон Болтон – вопросами Международного уголовного суда; Крис Леннон – правами человека; Питер Мандэвилл был строгим проверяющим, исследователем и консультантом-редактором больших частей нескольких глав. А помощь Розмари Нейгас в деле сбора и аннотирования первоисточников была просто неоценима.

Джон Липски и Феликс Рохатин с особенной проницательностью прокомментировали главу о глобализации.

Обладающая прекрасным глазом редактора Джина Голдхаммер прочла всю рукопись несколько раз с присущим ей хорошим настроем.

Ни у одного человека не было штата таких преданных сотрудников, каких удалось собрать мне. Столкнувшись с цейтнотом, который стал еще острее из-за моей болезни, прервавшей творческий процесс, они работали не покладая рук, часто до поздней ночи.

Джоди Иобст Уильямс свободно разбирала мой почерк, печатая несколько вариантов рукописи, внося в ходе работы множество ценных предложений редакторского характера.

Тереза Симино Аманти возглавляла весь этот цикл работ, начиная со своевременного обеспечения получения итогов исследований и замечаний, их сбора и классификации, делая все, чтобы рукопись была готова к назначенному издателем сроку. Она все это проделала с величайшей эффективностью и с таким же хорошим настроем.

Джессика Инкао и ее сотрудники, на которых пало бремя контроля над спокойной работой моего офиса, пока их коллеги работали над книгой, проделали отличную работу и делали свое дело с большой увлеченностью.

Это моя третья книга, публикуемая в издательстве «Саймон и Шустер», и поэтому моя признательность за их поддержку и любовь к их сотрудникам продолжают расти. Майкл Корда является как моим другом, так и советчиком в дополнение к тому, что он является еще и проницательным редактором и психологом, практикующим без лицензии. Сотрудницы его канцелярии Ребекка Хэд и Кэрол Боуи были всегда жизнерадостны и готовы прийти на помощь. Джон Кокс тонко и умело оказывал содействие в деле подготовки книги к изданию. Фред Чейз делал свою работу по подготовке книги к печатанию с традиционной тщательностью и вдумчивостью. Сидни Вульф Коэн составил алфавитный указатель с присущей ему проницательностью и долготерпением.

Неутомимая Джипси да Силва, которой помогала Изольда Зауэр, координировала в издательстве все аспекты литературной редакции и подготовки книги к изданию. Она делала это с неослабевающим энтузиазмом и бесконечным терпением, сравнимыми с величайшей работоспособностью.

Я выражаю свою глубокую признательность Каролине Харрис, ответственной за оформление текста книги, и Джорджу Турянски, заведующему производственным отделом издательства.

За все изъяны этой книги ответственен только я один.

Я посвятил эту книгу моим детям Элизабет и Дэвиду и моей невестке Александре Рокуэлл, которые дали мне повод гордиться ими и той дружбой, которая существует между нами.

Глава 1
Америка на подъеме. Империя или лидер?

На заре нового тысячелетия Соединенные Штаты заняли господствующее положение, которое не сравнится с положением величайших империй прошлого. На протяжении последнего десятилетия прошлого столетия господствующее положение Америки стало неотъемлемой составной частью международной стабильности. Америка посредничала в спорах по ключевым проблемным точкам, став, в частности на Ближнем Востоке, составной частью мирного процесса. Соединенные Штаты были до такой степени привержены этой роли, что почти автоматически выступили в качестве посредника, временами даже без приглашения со стороны вовлеченных в дело участников – как это было в споре по вопросу о Кашмире между Индией и Пакистаном в июле 1999 года. Соединенные Штаты рассматривали себя как источник и генератор демократических институтов по всему земному шару, все чаще выступая в качестве судьи в вопросах честности проведения иностранных выборов и применения экономических санкций или иных форм оказания давления, если реалии не соответствовали установленным критериям.

В результате этого американские войска оказались разбросанными по всему миру, от равнин Северной Европы до линий конфронтации в Восточной Азии. Такие «пункты спасения», свидетельствующие о вовлеченности Америки, превращались, в целях поддержания мира, в постоянный военный контингент. На Балканах Соединенные Штаты выполняют совершенно такие же функции, какие выполняли Австрийская и Оттоманская империи на рубеже прошлого столетия, а именно: поддержания мира путем создания протекторатов, размещенных между воюющими друг с другом этническими группами. Они господствуют в международной финансовой системе, представляя собой единственно крупнейший фонд инвестиционного капитала, являясь наиболее привлекательной гаванью для инвесторов и крупнейшим рынком для иностранного экспорта. Американские стандарты поп-культуры задают тон во всем мире, даже если они подчас вызывают вспышки недовольства в отдельных странах.

Наследие 1990-х годов породило такой парадокс. С одной стороны, Соединенные Штаты стали достаточно мощной страной, чтобы быть в состоянии настоять на своем и одерживать победы так часто, что это вызывало обвинения в американской гегемонии. В то же самое время американские наставления для остального мира зачастую отражали либо внутренние давления, либо повторения принципов, извлеченных еще со времен холодной войны. А в результате этого выходит, что господство страны сочетается с серьезным потенциалом, не соответствующим многим течениям, которые оказывают воздействие и в конечном счете преобразуют мировой порядок. Международная арена демонстрирует странную смесь уважения и подчинения американской мощи, которая сопровождается периодическим озлоблением по отношению к их наставлениям и непониманием их долгосрочных перспективных целей.

По иронии судьбы, превосходство Америки часто трактуется ее собственным народом с полным безразличием. Судя по освещению в средствах массовой информации и мнений в конгрессе – этим двум важнейшим барометрам, – интерес американцев к внешней политике находится на небывало низком уровне 1 . Отсюда благоразумие заставляет честолюбивых политиков избегать обсуждения внешней политики и определять лидерство скорее как отражение текущих народных ощущений, нежели вызов, необходимый для поднятия планки для Америки в расчете на достижение большего, чем у нее имеется. Последние президентские выборы стали третьими в ряду тех, во время которых внешняя политика серьезно не обсуждалась кандидатами. Особенно в 1990-е годы, если смотреть с точки зрения стратегических планов, американское превосходство вызывало меньше эмоций, чем ряд принимавшихся специальных решений, предназначенных для того, чтобы понравиться избирателям, в то время как в экономической области превосходство было предопределено технологическим уровнем и вызвано беспрецедентными достижениями в производительности труда Америки. Все это дало повод для того, чтобы попытаться действовать так, будто Соединенные Штаты больше вовсе не нуждаются в долгосрочной внешней политике и могут ограничиться реакцией на вызовы по мере их возникновения.

В расцвете своей мощи Соединенные Штаты оказываются в странноватом положении. Перед лицом, как представляется, самых глубоких и широко распространенных передряг, какие видел мир, они оказались не в состоянии разработать концепции, отвечающие возникшим реалиям сегодняшнего дня. Победа в холодной войне вызывает самодовольство. Удовлетворение сложившимся положением ведет к политике, которая рассматривается как проекция чего-то известного в будущее. Поразительные достижения в области экономики приводят к тому, что политические деятели начинают путать стратегию с экономикой и оказываются менее восприимчивыми к политическому, культурному и духовному воздействию больших преобразований, привнесенных американским технологическим прогрессом.

Совпавшее с окончанием холодной войны сочетание самоуспокоенности и процветания породило некое чувство американской судьбоносности, отразившееся в двойственном мифе. Слева многие видят Соединенные Штаты как верховного арбитра внутренних процессов развития во всем мире. Они ведут себя так, будто Америка обладает подходящим демократическим решением для каждого второго общества, независимо от культурных и исторических различий. Для этого направления научной школы внешняя политика равнозначна социальной политике. Оно, это направление, умаляет значение победы в холодной войне потому, что, по его мнению, история и неизбежная тенденция движения к демократии сами по себе привели бы к развалу коммунистической системы. Справа же некоторые представляют, что развал Советского Союза наступил более или менее автоматически и скорее в результате новой американской настойчивости, выразившейся в смене риторики («империя зла»), чем благодаря усилиям со стороны обеих партий на протяжении почти половины столетия работы девяти администраций. И они считают, основываясь на таком толковании истории, что решением проблем мира является американская гегемония, то есть навязывание американских решений во всех случаях возникновения очагов напряженности только в силу непоколебимого утверждения об американском господстве. И то, и другое толкование затрудняет разработку долгосрочного подхода к миру, находящемуся в переходной стадии. Такое противоречие в вопросе о внешней политике, какое сейчас возникло, разделилось на подход миссионерской убежденности, с одной стороны, и на осознание того, что накапливание и сосредоточение мощи само по себе решает все вопросы, – с другой. Суть дебатов сконцентрирована на абстрактном вопросе: чем должна руководствоваться и определяться американская внешняя политика – ценностями, интересами, идеализмом или реализмом. Главный вызов состоит в том, чтобы объединить оба подхода. Ни один серьезный американский деятель в сфере внешней политики не может забывать традиции исключительности, которые определяли саму по себе американскую демократию. Но политик не может также игнорировать и обстоятельства, при которых они должны претворяться в жизнь.

Меняющаяся природа международной обстановки

Для американцев понимание современной ситуации должно начинаться с признания того, что возникающие пертурбации не являются временными помехами для благополучного статус-кво. Они означают как альтернативу неизбежную трансформацию международного порядка, происходящую в результате перемен во внутренней структуре многих из ключевых участников и демократизации политики, глобализации экономики моментальности связи. Государство по определению является выражением концепции справедливости, которая делает законным его внутренние установки, и проекции власти, которая определяет его способность выполнять свои минимальные функции – то есть защищать население от внешних опасностей и внутренних треволнений. Когда все эти элементы совпадают в своем течении, – включая концепцию того, что является внешним, – период турбулентности неизбежен.

Сам по себе термин «международные отношения», по сути, недавнего происхождения, поскольку он подразумевает, что в основе их организации обязательно должно находиться национальное государство. Тем не менее эта концепция получила свое начало только в конце XVIII века и распространилась в мире преимущественно за счет европейской колонизации. В средневековой Европе обязательства носили личностный характер и являлись формой традиции, не опираясь ни на общий язык, ни на общую культуру; они не подключали бюрократический аппарат государства во взаимоотношениях между подданным и правителем. Ограничения на правление возникали из обычаев, а не конституций, а также вселенской Римско-католической церкви, сохранявшей свою собственную автономию, тем самым закладывая основу – не совсем осознанно – для плюрализма и демократических ограничений на государственную власть, которые развились несколькими столетиями позже.

В XVI и XVII веках эта структура разрушилась под двойным воздействием религиозной революции в виде Реформации, уничтожившей единство религии, и печатного дела, придавшего широкое распространение и доступность растущему религиозному разнообразию. Кульминацией возникших в результате беспорядков стала Тридцатилетняя война, которая во имя идеологической – а в то время религиозной – ортодоксии привела к гибели 30 процентов населения Центральной Европы.

Из этого побоища и возникла современная система государственности, как это было определено Вестфальским договором 1648 года, основные принципы которого сформировали международные отношения к нынешнему времени. Основой этого договора стала доктрина о суверенитете, провозглашавшая неподсудность внутренней политики государства и его институтов перед другими государствами.

Эти принципы были выражением убежденности в том, что национальные правители были менее способны к произволу, чем иностранные армии, выступавшие крестовым походом за обращение в свою веру. В то же самое время концепция баланса сил стремилась установить ограничения за счет равновесия, которое не позволяло одной нации быть доминирующей, и свела войны к сравнительно ограниченным районам. На протяжении более 200 лет – до начала Первой мировой войны – система государств, сложившаяся после Тридцатилетней войны, добилась поставленных целей (за исключением идеологического конфликта наполеоновского периода, когда принцип невмешательства был фактически отброшен в сторону на два десятилетия). Каждый из этих принципов сейчас подвергается нападкам; дошли до того, что стали забывать, что их целью было ограничение, а не расширение произвольного использования силы.

Сегодня наступил системный кризис Вестфальского порядка. Его принципы ставятся под сомнение, хотя согласованная альтернатива еще в стадии разработки. Невмешательство во внутренние дела других государств отбрасывается в пользу концепции всеобщего гуманитарного вмешательства или всеобщего правосудия не только Соединенными Штатами, но и многими западноевропейскими странами. На посвященной наступлению нового тысячелетия встрече на высшем уровне в Организации Объединенных Наций, состоявшейся в Нью-Йорке в сентябре 2000 года, это получило одобрение довольно большого количества других государств. В 1990-е годы Соединенные Штаты провели четыре военные операции гуманитарного характера – в Сомали, Гаити, Боснии и Косово; другие страны возглавили две операции в Восточном Тиморе (во главе с Австралией) и Сьерра-Леоне (во главе с Соединенным Королевством). Все эти вмешательства, за исключением Косово, проводились с санкции ООН.

В то же самое время господствовавшая в прошлом концепция национального государства сама претерпевает изменения. В соответствии с этой господствующей философией каждое государство называет себя нацией, но не все таковыми являются в понятии концепции XIX века о нации как языковом и культурном целом. На рубеже тысячелетия термину «великие державы» соответствовали только демократии Европы и Япония. Китай и Россия сочетают национальное и культурное ядро с характерными признаками многонациональности. Соединенные Штаты все больше сблизили свою национальную идентичность с многонациональным характером. В остальном мире преобладают государства со смешанным национальным составом, и единство многих из них находится под угрозой со стороны субъектов в виде этнических групп, добивающихся автономии или независимости на основе доктрин XIX – начала XX века о национальном самосознании и самоопределении наций. Даже в Европе сокращение рождаемости и растущая иммиграция привносят проблему многонациональности.

Существовавшие в истории нации-государства, понимая, что их размеры недостаточны для того, чтобы играть глобальную роль, стараются сплотиться в большие по размерам объединения. Европейский союз к настоящему времени представляет собой наиболее масштабное воплощение этой политики. Однако подобные транснациональные группировки возникают в Западном полушарии и в виде таких организаций, как Североатлантическое соглашение о зоне свободной торговли (НАФТА) и МЕРКОСУР (Общий рынок) в Южной Америке, а в Азии Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Идея подобия зон свободной торговли появилась в Азии по инициативе, совместно выдвинутой Китаем и Японией.

Каждое из этих новообразований при определении своего отличительного характера подчас бессознательно, а зачастую преднамеренно делают это в противовес доминирующим державам региона. АСЕАН делает это в противовес Китаю и Японии (и в перспективе, вероятно, Индии); для Европейского союза и МЕРКОСУР противовесом являются Соединенные Штаты. При этом образуются новые соперники, даже если они превзошли традиционных конкурентов.

В прошлом трансформации даже меньшего масштаба вели к крупным войнам; в действительности же войны случались с большой частотой также и при теперешней международной системе. Но они никогда не вовлекали нынешние великие державы в военный конфликт друг с другом. Поскольку ядерный век изменил как значение, так и роль силы, по крайней мере, когда речь идет о взаимоотношениях крупных стран друг с другом. До начала ядерного века войны чаще всего вспыхивали из-за территориальных споров или доступа к ресурсам. Завоевание предпринималось с целью увеличения мощи и влияния государства. В современную эпоху территория потеряла такое значение как элемент национальной мощи; технологический прогресс может увеличить мощь страны гораздо сильнее, чем любая возможная территориальная экспансия. Сингапур, не имея практически никаких ресурсов, кроме интеллекта своего народа и руководителей, имеет больший доход на душу населения, чем более крупные и более обеспеченные в плане природных ресурсов страны. И он использует свое богатство частично для того, чтобы создавать – по крайней мере, в местном масштабе – впечатляющие вооруженные силы, предназначенные для противодействия завидующим соседям. Израиль находится в таком же положении.

Ядерное оружие привело к тому, что войны между странами, им обладающими, стали маловероятны, – хотя это утверждение вряд ли останется действительным, если ядерное оружие продолжит распространяться в страны с отличным отношением к человеческой жизни или не ведающие о катастрофическом последствии его применения. До наступления ядерного века страны начинали войны, потому что последствия поражения и даже компромисса представлялись хуже, чем сама война. Такого рода рассуждения заставили Европу столкнуться с реалиями во время Первой мировой войны. Однако для ядерных держав такой знак равенства имеет силу только в самых отчаянных ситуациях. В умах большинства руководителей крупных ядерных держав разрушения в результате ядерной войны представляются более пагубными, чем последствия компромисса и, возможно, даже поражения. Парадокс ядерного века состоит в том, что рост возможности нанесения ядерного удара – и, следовательно, получение огромной суммарной мощи – неизбежно сопоставим с аналогичным падением самого желания его использовать.

Все другие формы проявления мощи были также революционизированы. Вплоть до конца Второй мировой войны мощь была относительно однородной; различные ее элементы – экономические, военные или политические – дополняли друг друга. Общество не может быть сильным в военном отношении без достижения таких же позиций в других сферах. Во второй половине XX века, однако, эти тенденции стали не такими очевидными, как было раньше. На какой-то момент страна может стать экономической державой, не обладая значительными военными возможностями (к примеру, Саудовская Аравия), или добиться большой военной мощи, несмотря на явно застойную экономику (примером чего является Советский Союз в конце своего существования).

В XXI веке эти тенденции, судя по всему, вновь обрели силу. Судьба Советского Союза продемонстрировала, что односторонний упор на военную силу невозможно сохранить на долгое время – особенно в эпоху экономической и технологической революции, связанной с наличием моментальной связи, которая демонстрирует широкую пропасть в уровнях жизни непосредственно в гостиные по всему миру. В дополнение к этому во время жизни одного поколения наука сделала такие скачки, которые превзошли накопленные знания всей предшествующей человеческой истории. Компьютер, Интернет, растущая сфера биотехнологий внесли свой вклад в техническое развитие в таких масштабах, которые было трудно представить прошлым поколениям. Передовая система технического образования стала предпосылкой долгосрочной мощи любой страны. Она придает движущую силу мощи и жизнеспособности общества; без нее другие формы силы будут нежизнеспособны.

Глобализация распространила экономическую и технологическую мощь по всему миру. Моментальная связь делает решения в одном регионе заложниками решений, принимаемых в других частях земного шара. Глобализация принесла небывалое процветание, хотя и неравномерно. Еще надо будет посмотреть, усиливает ли она спады так же успешно, как она это делает с глобальным процветанием, создавая возможность для глобальной катастрофы. И глобализация – неизбежная сама по себе – имеет также потенциал для нарастания терзающего чувства бессилия, когда влияющие на жизни миллионов решения ускользают от местного политического контроля. Высокий уровень экономики и технического развития находится в опасности опережающих возможностей современной политики.

Нужна ли Америке внешняя политика? Генри Киссинджер

(Пока оценок нет)

Название: Нужна ли Америке внешняя политика?
Автор: Генри Киссинджер
Год: 2001
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Зарубежная публицистика, Политика, политология

О книге «Нужна ли Америке внешняя политика?» Генри Киссинджер

Генри Киссинджер – американский государственный деятель, дипломат и эксперт в области международной политики, занимал должности советника американского президента по национальной безопасности в 1969–1975 годах и государственного секретаря США с 1973 по 1977 год. Лауреат Нобелевской премии мира за 1973 год, Киссинджер – один из самых авторитетных политологов в мире.

В своей книге «Нужна ли Америке внешняя политика?» Генри Киссинджер анализирует американскую внешнюю политику в переломный момент ее истории на рубеже XX–XXI веков.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Нужна ли Америке внешняя политика?» Генри Киссинджер в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

DOES AMERICA NEED A FOREIGN POLICY?

Перевод с английского В. Н. Верченко

Компьютерный дизайн В. А. Воронина

Благодарности

Моим детям Элизабет и Дэвиду

и моей невестке Александре Рокуэлл

Ни один человек не сделал так много для выхода этой книги, как моя супруга Нэнси. Она – моя эмоциональная и интеллектуальная опора на протяжении десятков лет, а ее острые замечания редакционного характера – это лишь малая толика ее большого вклада.

Мне повезло с друзьями и коллегами по работе, с некоторыми мне довелось вместе работать много лет назад на государственной службе, они не отказывали мне в советах, а также в вопросах издательства, исследований и просто в общих замечаниях. Я никогда не смогу полностью отблагодарить их за то, что они для меня значили на протяжении многих лет и в ходе подготовки этой книги.

Питер Родман, мой ученик по Гарварду, пожизненный друг и советчик, читал, пересматривал и помогал издавать всю эту рукопись. И я признателен ему за его оценки и критику.

То же можно сказать и о Джерри Бремере, еще одном старом коллеге, чьи дельные советы и замечания редакционного характера делали яснее мое понимание вопросов.

Уильям Роджерс продолжил мое образование в главе, посвященной Латинской Америке, и по правовым аспектам концепции мировой юридической практики.

Стив Гробар, профессор Университета Брауна и бывший редактор журнала Американской академии «Дедал», был моим однокашником и другом со времен совместной учебы. Он прочитал рукопись и сделал ряд замечаний, намного улучшив текст, предложив новые темы для исследований.

Полезные и важные исследования были подготовлены нижеследующими людьми: Алан Стога специализировался по Латинской Америке и глобализации; Йон Ванден Хьювел занимался Европой и американскими философскими дебатами по внешней политике; Джон Болтон – вопросами Международного уголовного суда; Крис Леннон – правами человека; Питер Мандэвилл был строгим проверяющим, исследователем и консультантом-редактором больших частей нескольких глав. А помощь Розмари Нейгас в деле сбора и аннотирования первоисточников была просто неоценима.

Джон Липски и Феликс Рохатин с особенной проницательностью прокомментировали главу о глобализации.

Обладающая прекрасным глазом редактора Джина Голдхаммер прочла всю рукопись несколько раз с присущим ей хорошим настроем.

Ни у одного человека не было штата таких преданных сотрудников, каких удалось собрать мне. Столкнувшись с цейтнотом, который стал еще острее из-за моей болезни, прервавшей творческий процесс, они работали не покладая рук, часто до поздней ночи.

Джоди Иобст Уильямс свободно разбирала мой почерк, печатая несколько вариантов рукописи, внося в ходе работы множество ценных предложений редакторского характера.

Тереза Симино Аманти возглавляла весь этот цикл работ, начиная со своевременного обеспечения получения итогов исследований и замечаний, их сбора и классификации, делая все, чтобы рукопись была готова к назначенному издателем сроку.

Она все это проделала с величайшей эффективностью и с таким же хорошим настроем.

Джессика Инкао и ее сотрудники, на которых пало бремя контроля над спокойной работой моего офиса, пока их коллеги работали над книгой, проделали отличную работу и делали свое дело с большой увлеченностью.

Это моя третья книга, публикуемая в издательстве «Саймон и Шустер», и поэтому моя признательность за их поддержку и любовь к их сотрудникам продолжают расти. Майкл Корда является как моим другом, так и советчиком в дополнение к тому, что он является еще и проницательным редактором и психологом, практикующим без лицензии. Сотрудницы его канцелярии Ребекка Хэд и Кэрол Боуи были всегда жизнерадостны и готовы прийти на помощь. Джон Кокс тонко и умело оказывал содействие в деле подготовки книги к изданию. Фред Чейз делал свою работу по подготовке книги к печатанию с традиционной тщательностью и вдумчивостью. Сидни Вульф Коэн составил алфавитный указатель с присущей ему проницательностью и долготерпением.

Неутомимая Джипси да Силва, которой помогала Изольда Зауэр, координировала в издательстве все аспекты литературной редакции и подготовки книги к изданию. Она делала это с неослабевающим энтузиазмом и бесконечным терпением, сравнимыми с величайшей работоспособностью.

Я выражаю свою глубокую признательность Каролине Харрис, ответственной за оформление текста книги, и Джорджу Турянски, заведующему производственным отделом издательства.

За все изъяны этой книги ответственен только я один.

Я посвятил эту книгу моим детям Элизабет и Дэвиду и моей невестке Александре Рокуэлл, которые дали мне повод гордиться ими и той дружбой, которая существует между нами.

Глава 1
Америка на подъеме. Империя или лидер?

На заре нового тысячелетия Соединенные Штаты заняли господствующее положение, которое не сравнится с положением величайших империй прошлого. На протяжении последнего десятилетия прошлого столетия господствующее положение Америки стало неотъемлемой составной частью международной стабильности. Америка посредничала в спорах по ключевым проблемным точкам, став, в частности на Ближнем Востоке, составной частью мирного процесса. Соединенные Штаты были до такой степени привержены этой роли, что почти автоматически выступили в качестве посредника, временами даже без приглашения со стороны вовлеченных в дело участников – как это было в споре по вопросу о Кашмире между Индией и Пакистаном в июле 1999 года. Соединенные Штаты рассматривали себя как источник и генератор демократических институтов по всему земному шару, все чаще выступая в качестве судьи в вопросах честности проведения иностранных выборов и применения экономических санкций или иных форм оказания давления, если реалии не соответствовали установленным критериям.

В результате этого американские войска оказались разбросанными по всему миру, от равнин Северной Европы до линий конфронтации в Восточной Азии. Такие «пункты спасения», свидетельствующие о вовлеченности Америки, превращались, в целях поддержания мира, в постоянный военный контингент. На Балканах Соединенные Штаты выполняют совершенно такие же функции, какие выполняли Австрийская и Оттоманская империи на рубеже прошлого столетия, а именно: поддержания мира путем создания протекторатов, размещенных между воюющими друг с другом этническими группами. Они господствуют в международной финансовой системе, представляя собой единственно крупнейший фонд инвестиционного капитала, являясь наиболее привлекательной гаванью для инвесторов и крупнейшим рынком для иностранного экспорта. Американские стандарты поп-культуры задают тон во всем мире, даже если они подчас вызывают вспышки недовольства в отдельных странах.

Наследие 1990-х годов породило такой парадокс. С одной стороны, Соединенные Штаты стали достаточно мощной страной, чтобы быть в состоянии настоять на своем и одерживать победы так часто, что это вызывало обвинения в американской гегемонии. В то же самое время американские наставления для остального мира зачастую отражали либо внутренние давления, либо повторения принципов, извлеченных еще со времен холодной войны. А в результате этого выходит, что господство страны сочетается с серьезным потенциалом, не соответствующим многим течениям, которые оказывают воздействие и в конечном счете преобразуют мировой порядок. Международная арена демонстрирует странную смесь уважения и подчинения американской мощи, которая сопровождается периодическим озлоблением по отношению к их наставлениям и непониманием их долгосрочных перспективных целей.

По иронии судьбы, превосходство Америки часто трактуется ее собственным народом с полным безразличием. Судя по освещению в средствах массовой информации и мнений в конгрессе – этим двум важнейшим барометрам, – интерес американцев к внешней политике находится на небывало низком уровне 1 . Отсюда благоразумие заставляет честолюбивых политиков избегать обсуждения внешней политики и определять лидерство скорее как отражение текущих народных ощущений, нежели вызов, необходимый для поднятия планки для Америки в расчете на достижение большего, чем у нее имеется. Последние президентские выборы стали третьими в ряду тех, во время которых внешняя политика серьезно не обсуждалась кандидатами. Особенно в 1990-е годы, если смотреть с точки зрения стратегических планов, американское превосходство вызывало меньше эмоций, чем ряд принимавшихся специальных решений, предназначенных для того, чтобы понравиться избирателям, в то время как в экономической области превосходство было предопределено технологическим уровнем и вызвано беспрецедентными достижениями в производительности труда Америки. Все это дало повод для того, чтобы попытаться действовать так, будто Соединенные Штаты больше вовсе не нуждаются в долгосрочной внешней политике и могут ограничиться реакцией на вызовы по мере их возникновения.

В расцвете своей мощи Соединенные Штаты оказываются в странноватом положении. Перед лицом, как представляется, самых глубоких и широко распространенных передряг, какие видел мир, они оказались не в состоянии разработать концепции, отвечающие возникшим реалиям сегодняшнего дня. Победа в холодной войне вызывает самодовольство. Удовлетворение сложившимся положением ведет к политике, которая рассматривается как проекция чего-то известного в будущее. Поразительные достижения в области экономики приводят к тому, что политические деятели начинают путать стратегию с экономикой и оказываются менее восприимчивыми к политическому, культурному и духовному воздействию больших преобразований, привнесенных американским технологическим прогрессом.

Совпавшее с окончанием холодной войны сочетание самоуспокоенности и процветания породило некое чувство американской судьбоносности, отразившееся в двойственном мифе. Слева многие видят Соединенные Штаты как верховного арбитра внутренних процессов развития во всем мире. Они ведут себя так, будто Америка обладает подходящим демократическим решением для каждого второго общества, независимо от культурных и исторических различий. Для этого направления научной школы внешняя политика равнозначна социальной политике. Оно, это направление, умаляет значение победы в холодной войне потому, что, по его мнению, история и неизбежная тенденция движения к демократии сами по себе привели бы к развалу коммунистической системы. Справа же некоторые представляют, что развал Советского Союза наступил более или менее автоматически и скорее в результате новой американской настойчивости, выразившейся в смене риторики («империя зла»), чем благодаря усилиям со стороны обеих партий на протяжении почти половины столетия работы девяти администраций. И они считают, основываясь на таком толковании истории, что решением проблем мира является американская гегемония, то есть навязывание американских решений во всех случаях возникновения очагов напряженности только в силу непоколебимого утверждения об американском господстве. И то, и другое толкование затрудняет разработку долгосрочного подхода к миру, находящемуся в переходной стадии. Такое противоречие в вопросе о внешней политике, какое сейчас возникло, разделилось на подход миссионерской убежденности, с одной стороны, и на осознание того, что накапливание и сосредоточение мощи само по себе решает все вопросы, – с другой. Суть дебатов сконцентрирована на абстрактном вопросе: чем должна руководствоваться и определяться американская внешняя политика – ценностями, интересами, идеализмом или реализмом. Главный вызов состоит в том, чтобы объединить оба подхода. Ни один серьезный американский деятель в сфере внешней политики не может забывать традиции исключительности, которые определяли саму по себе американскую демократию. Но политик не может также игнорировать и обстоятельства, при которых они должны претворяться в жизнь.

Меняющаяся природа международной обстановки

Для американцев понимание современной ситуации должно начинаться с признания того, что возникающие пертурбации не являются временными помехами для благополучного статус-кво. Они означают как альтернативу неизбежную трансформацию международного порядка, происходящую в результате перемен во внутренней структуре многих из ключевых участников и демократизации политики, глобализации экономики моментальности связи. Государство по определению является выражением концепции справедливости, которая делает законным его внутренние установки, и проекции власти, которая определяет его способность выполнять свои минимальные функции – то есть защищать население от внешних опасностей и внутренних треволнений. Когда все эти элементы совпадают в своем течении, – включая концепцию того, что является внешним, – период турбулентности неизбежен.

Сам по себе термин «международные отношения», по сути, недавнего происхождения, поскольку он подразумевает, что в основе их организации обязательно должно находиться национальное государство. Тем не менее эта концепция получила свое начало только в конце XVIII века и распространилась в мире преимущественно за счет европейской колонизации. В средневековой Европе обязательства носили личностный характер и являлись формой традиции, не опираясь ни на общий язык, ни на общую культуру; они не подключали бюрократический аппарат государства во взаимоотношениях между подданным и правителем. Ограничения на правление возникали из обычаев, а не конституций, а также вселенской Римско-католической церкви, сохранявшей свою собственную автономию, тем самым закладывая основу – не совсем осознанно – для плюрализма и демократических ограничений на государственную власть, которые развились несколькими столетиями позже.

В XVI и XVII веках эта структура разрушилась под двойным воздействием религиозной революции в виде Реформации, уничтожившей единство религии, и печатного дела, придавшего широкое распространение и доступность растущему религиозному разнообразию. Кульминацией возникших в результате беспорядков стала Тридцатилетняя война, которая во имя идеологической – а в то время религиозной – ортодоксии привела к гибели 30 процентов населения Центральной Европы.

Из этого побоища и возникла современная система государственности, как это было определено Вестфальским договором 1648 года, основные принципы которого сформировали международные отношения к нынешнему времени. Основой этого договора стала доктрина о суверенитете, провозглашавшая неподсудность внутренней политики государства и его институтов перед другими государствами.

Эти принципы были выражением убежденности в том, что национальные правители были менее способны к произволу, чем иностранные армии, выступавшие крестовым походом за обращение в свою веру. В то же самое время концепция баланса сил стремилась установить ограничения за счет равновесия, которое не позволяло одной нации быть доминирующей, и свела войны к сравнительно ограниченным районам. На протяжении более 200 лет – до начала Первой мировой войны – система государств, сложившаяся после Тридцатилетней войны, добилась поставленных целей (за исключением идеологического конфликта наполеоновского периода, когда принцип невмешательства был фактически отброшен в сторону на два десятилетия). Каждый из этих принципов сейчас подвергается нападкам; дошли до того, что стали забывать, что их целью было ограничение, а не расширение произвольного использования силы.

Сегодня наступил системный кризис Вестфальского порядка. Его принципы ставятся под сомнение, хотя согласованная альтернатива еще в стадии разработки. Невмешательство во внутренние дела других государств отбрасывается в пользу концепции всеобщего гуманитарного вмешательства или всеобщего правосудия не только Соединенными Штатами, но и многими западноевропейскими странами. На посвященной наступлению нового тысячелетия встрече на высшем уровне в Организации Объединенных Наций, состоявшейся в Нью-Йорке в сентябре 2000 года, это получило одобрение довольно большого количества других государств. В 1990-е годы Соединенные Штаты провели четыре военные операции гуманитарного характера – в Сомали, Гаити, Боснии и Косово; другие страны возглавили две операции в Восточном Тиморе (во главе с Австралией) и Сьерра-Леоне (во главе с Соединенным Королевством). Все эти вмешательства, за исключением Косово, проводились с санкции ООН.

В то же самое время господствовавшая в прошлом концепция национального государства сама претерпевает изменения. В соответствии с этой господствующей философией каждое государство называет себя нацией, но не все таковыми являются в понятии концепции XIX века о нации как языковом и культурном целом. На рубеже тысячелетия термину «великие державы» соответствовали только демократии Европы и Япония. Китай и Россия сочетают национальное и культурное ядро с характерными признаками многонациональности. Соединенные Штаты все больше сблизили свою национальную идентичность с многонациональным характером. В остальном мире преобладают государства со смешанным национальным составом, и единство многих из них находится под угрозой со стороны субъектов в виде этнических групп, добивающихся автономии или независимости на основе доктрин XIX – начала XX века о национальном самосознании и самоопределении наций. Даже в Европе сокращение рождаемости и растущая иммиграция привносят проблему многонациональности.

Существовавшие в истории нации-государства, понимая, что их размеры недостаточны для того, чтобы играть глобальную роль, стараются сплотиться в большие по размерам объединения. Европейский союз к настоящему времени представляет собой наиболее масштабное воплощение этой политики. Однако подобные транснациональные группировки возникают в Западном полушарии и в виде таких организаций, как Североатлантическое соглашение о зоне свободной торговли (НАФТА) и МЕРКОСУР (Общий рынок) в Южной Америке, а в Азии Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Идея подобия зон свободной торговли появилась в Азии по инициативе, совместно выдвинутой Китаем и Японией.

Каждое из этих новообразований при определении своего отличительного характера подчас бессознательно, а зачастую преднамеренно делают это в противовес доминирующим державам региона. АСЕАН делает это в противовес Китаю и Японии (и в перспективе, вероятно, Индии); для Европейского союза и МЕРКОСУР противовесом являются Соединенные Штаты. При этом образуются новые соперники, даже если они превзошли традиционных конкурентов.

В прошлом трансформации даже меньшего масштаба вели к крупным войнам; в действительности же войны случались с большой частотой также и при теперешней международной системе. Но они никогда не вовлекали нынешние великие державы в военный конфликт друг с другом. Поскольку ядерный век изменил как значение, так и роль силы, по крайней мере, когда речь идет о взаимоотношениях крупных стран друг с другом. До начала ядерного века войны чаще всего вспыхивали из-за территориальных споров или доступа к ресурсам. Завоевание предпринималось с целью увеличения мощи и влияния государства. В современную эпоху территория потеряла такое значение как элемент национальной мощи; технологический прогресс может увеличить мощь страны гораздо сильнее, чем любая возможная территориальная экспансия. Сингапур, не имея практически никаких ресурсов, кроме интеллекта своего народа и руководителей, имеет больший доход на душу населения, чем более крупные и более обеспеченные в плане природных ресурсов страны. И он использует свое богатство частично для того, чтобы создавать – по крайней мере, в местном масштабе – впечатляющие вооруженные силы, предназначенные для противодействия завидующим соседям. Израиль находится в таком же положении.

Ядерное оружие привело к тому, что войны между странами, им обладающими, стали маловероятны, – хотя это утверждение вряд ли останется действительным, если ядерное оружие продолжит распространяться в страны с отличным отношением к человеческой жизни или не ведающие о катастрофическом последствии его применения. До наступления ядерного века страны начинали войны, потому что последствия поражения и даже компромисса представлялись хуже, чем сама война. Такого рода рассуждения заставили Европу столкнуться с реалиями во время Первой мировой войны. Однако для ядерных держав такой знак равенства имеет силу только в самых отчаянных ситуациях. В умах большинства руководителей крупных ядерных держав разрушения в результате ядерной войны представляются более пагубными, чем последствия компромисса и, возможно, даже поражения. Парадокс ядерного века состоит в том, что рост возможности нанесения ядерного удара – и, следовательно, получение огромной суммарной мощи – неизбежно сопоставим с аналогичным падением самого желания его использовать.

Все другие формы проявления мощи были также революционизированы. Вплоть до конца Второй мировой войны мощь была относительно однородной; различные ее элементы – экономические, военные или политические – дополняли друг друга. Общество не может быть сильным в военном отношении без достижения таких же позиций в других сферах. Во второй половине XX века, однако, эти тенденции стали не такими очевидными, как было раньше. На какой-то момент страна может стать экономической державой, не обладая значительными военными возможностями (к примеру, Саудовская Аравия), или добиться большой военной мощи, несмотря на явно застойную экономику (примером чего является Советский Союз в конце своего существования).

DOES AMERICA NEED A FOREIGN POLICY?

Перевод с английского В. Н. Верченко

Компьютерный дизайн В. А. Воронина

Благодарности

Моим детям Элизабет и Дэвиду

и моей невестке Александре Рокуэлл

Ни один человек не сделал так много для выхода этой книги, как моя супруга Нэнси. Она – моя эмоциональная и интеллектуальная опора на протяжении десятков лет, а ее острые замечания редакционного характера – это лишь малая толика ее большого вклада.

Мне повезло с друзьями и коллегами по работе, с некоторыми мне довелось вместе работать много лет назад на государственной службе, они не отказывали мне в советах, а также в вопросах издательства, исследований и просто в общих замечаниях. Я никогда не смогу полностью отблагодарить их за то, что они для меня значили на протяжении многих лет и в ходе подготовки этой книги.

Питер Родман, мой ученик по Гарварду, пожизненный друг и советчик, читал, пересматривал и помогал издавать всю эту рукопись. И я признателен ему за его оценки и критику.

То же можно сказать и о Джерри Бремере, еще одном старом коллеге, чьи дельные советы и замечания редакционного характера делали яснее мое понимание вопросов.

Уильям Роджерс продолжил мое образование в главе, посвященной Латинской Америке, и по правовым аспектам концепции мировой юридической практики.

Стив Гробар, профессор Университета Брауна и бывший редактор журнала Американской академии «Дедал», был моим однокашником и другом со времен совместной учебы. Он прочитал рукопись и сделал ряд замечаний, намного улучшив текст, предложив новые темы для исследований.

Полезные и важные исследования были подготовлены нижеследующими людьми: Алан Стога специализировался по Латинской Америке и глобализации; Йон Ванден Хьювел занимался Европой и американскими философскими дебатами по внешней политике; Джон Болтон – вопросами Международного уголовного суда; Крис Леннон – правами человека; Питер Мандэвилл был строгим проверяющим, исследователем и консультантом-редактором больших частей нескольких глав. А помощь Розмари Нейгас в деле сбора и аннотирования первоисточников была просто неоценима.

Джон Липски и Феликс Рохатин с особенной проницательностью прокомментировали главу о глобализации.

Обладающая прекрасным глазом редактора Джина Голдхаммер прочла всю рукопись несколько раз с присущим ей хорошим настроем.

Ни у одного человека не было штата таких преданных сотрудников, каких удалось собрать мне. Столкнувшись с цейтнотом, который стал еще острее из-за моей болезни, прервавшей творческий процесс, они работали не покладая рук, часто до поздней ночи.

Джоди Иобст Уильямс свободно разбирала мой почерк, печатая несколько вариантов рукописи, внося в ходе работы множество ценных предложений редакторского характера.

Тереза Симино Аманти возглавляла весь этот цикл работ, начиная со своевременного обеспечения получения итогов исследований и замечаний, их сбора и классификации, делая все, чтобы рукопись была готова к назначенному издателем сроку. Она все это проделала с величайшей эффективностью и с таким же хорошим настроем.

Джессика Инкао и ее сотрудники, на которых пало бремя контроля над спокойной работой моего офиса, пока их коллеги работали над книгой, проделали отличную работу и делали свое дело с большой увлеченностью.

Это моя третья книга, публикуемая в издательстве «Саймон и Шустер», и поэтому моя признательность за их поддержку и любовь к их сотрудникам продолжают расти. Майкл Корда является как моим другом, так и советчиком в дополнение к тому, что он является еще и проницательным редактором и психологом, практикующим без лицензии. Сотрудницы его канцелярии Ребекка Хэд и Кэрол Боуи были всегда жизнерадостны и готовы прийти на помощь. Джон Кокс тонко и умело оказывал содействие в деле подготовки книги к изданию. Фред Чейз делал свою работу по подготовке книги к печатанию с традиционной тщательностью и вдумчивостью. Сидни Вульф Коэн составил алфавитный указатель с присущей ему проницательностью и долготерпением.

Неутомимая Джипси да Силва, которой помогала Изольда Зауэр, координировала в издательстве все аспекты литературной редакции и подготовки книги к изданию. Она делала это с неослабевающим энтузиазмом и бесконечным терпением, сравнимыми с величайшей работоспособностью.

Я выражаю свою глубокую признательность Каролине Харрис, ответственной за оформление текста книги, и Джорджу Турянски, заведующему производственным отделом издательства.

За все изъяны этой книги ответственен только я один.

Я посвятил эту книгу моим детям Элизабет и Дэвиду и моей невестке Александре Рокуэлл, которые дали мне повод гордиться ими и той дружбой, которая существует между нами.

Глава 1
Америка на подъеме. Империя или лидер?

На заре нового тысячелетия Соединенные Штаты заняли господствующее положение, которое не сравнится с положением величайших империй прошлого. На протяжении последнего десятилетия прошлого столетия господствующее положение Америки стало неотъемлемой составной частью международной стабильности. Америка посредничала в спорах по ключевым проблемным точкам, став, в частности на Ближнем Востоке, составной частью мирного процесса. Соединенные Штаты были до такой степени привержены этой роли, что почти автоматически выступили в качестве посредника, временами даже без приглашения со стороны вовлеченных в дело участников – как это было в споре по вопросу о Кашмире между Индией и Пакистаном в июле 1999 года. Соединенные Штаты рассматривали себя как источник и генератор демократических институтов по всему земному шару, все чаще выступая в качестве судьи в вопросах честности проведения иностранных выборов и применения экономических санкций или иных форм оказания давления, если реалии не соответствовали установленным критериям.

В результате этого американские войска оказались разбросанными по всему миру, от равнин Северной Европы до линий конфронтации в Восточной Азии. Такие «пункты спасения», свидетельствующие о вовлеченности Америки, превращались, в целях поддержания мира, в постоянный военный контингент. На Балканах Соединенные Штаты выполняют совершенно такие же функции, какие выполняли Австрийская и Оттоманская империи на рубеже прошлого столетия, а именно: поддержания мира путем создания протекторатов, размещенных между воюющими друг с другом этническими группами. Они господствуют в международной финансовой системе, представляя собой единственно крупнейший фонд инвестиционного капитала, являясь наиболее привлекательной гаванью для инвесторов и крупнейшим рынком для иностранного экспорта. Американские стандарты поп-культуры задают тон во всем мире, даже если они подчас вызывают вспышки недовольства в отдельных странах.

Наследие 1990-х годов породило такой парадокс. С одной стороны, Соединенные Штаты стали достаточно мощной страной, чтобы быть в состоянии настоять на своем и одерживать победы так часто, что это вызывало обвинения в американской гегемонии. В то же самое время американские наставления для остального мира зачастую отражали либо внутренние давления, либо повторения принципов, извлеченных еще со времен холодной войны. А в результате этого выходит, что господство страны сочетается с серьезным потенциалом, не соответствующим многим течениям, которые оказывают воздействие и в конечном счете преобразуют мировой порядок. Международная арена демонстрирует странную смесь уважения и подчинения американской мощи, которая сопровождается периодическим озлоблением по отношению к их наставлениям и непониманием их долгосрочных перспективных целей.

По иронии судьбы, превосходство Америки часто трактуется ее собственным народом с полным безразличием. Судя по освещению в средствах массовой информации и мнений в конгрессе – этим двум важнейшим барометрам, – интерес американцев к внешней политике находится на небывало низком уровне 1 . Отсюда благоразумие заставляет честолюбивых политиков избегать обсуждения внешней политики и определять лидерство скорее как отражение текущих народных ощущений, нежели вызов, необходимый для поднятия планки для Америки в расчете на достижение большего, чем у нее имеется. Последние президентские выборы стали третьими в ряду тех, во время которых внешняя политика серьезно не обсуждалась кандидатами. Особенно в 1990-е годы, если смотреть с точки зрения стратегических планов, американское превосходство вызывало меньше эмоций, чем ряд принимавшихся специальных решений, предназначенных для того, чтобы понравиться избирателям, в то время как в экономической области превосходство было предопределено технологическим уровнем и вызвано беспрецедентными достижениями в производительности труда Америки. Все это дало повод для того, чтобы попытаться действовать так, будто Соединенные Штаты больше вовсе не нуждаются в долгосрочной внешней политике и могут ограничиться реакцией на вызовы по мере их возникновения.

В расцвете своей мощи Соединенные Штаты оказываются в странноватом положении. Перед лицом, как представляется, самых глубоких и широко распространенных передряг, какие видел мир, они оказались не в состоянии разработать концепции, отвечающие возникшим реалиям сегодняшнего дня. Победа в холодной войне вызывает самодовольство. Удовлетворение сложившимся положением ведет к политике, которая рассматривается как проекция чего-то известного в будущее. Поразительные достижения в области экономики приводят к тому, что политические деятели начинают путать стратегию с экономикой и оказываются менее восприимчивыми к политическому, культурному и духовному воздействию больших преобразований, привнесенных американским технологическим прогрессом.

Совпавшее с окончанием холодной войны сочетание самоуспокоенности и процветания породило некое чувство американской судьбоносности, отразившееся в двойственном мифе. Слева многие видят Соединенные Штаты как верховного арбитра внутренних процессов развития во всем мире. Они ведут себя так, будто Америка обладает подходящим демократическим решением для каждого второго общества, независимо от культурных и исторических различий. Для этого направления научной школы внешняя политика равнозначна социальной политике. Оно, это направление, умаляет значение победы в холодной войне потому, что, по его мнению, история и неизбежная тенденция движения к демократии сами по себе привели бы к развалу коммунистической системы. Справа же некоторые представляют, что развал Советского Союза наступил более или менее автоматически и скорее в результате новой американской настойчивости, выразившейся в смене риторики («империя зла»), чем благодаря усилиям со стороны обеих партий на протяжении почти половины столетия работы девяти администраций. И они считают, основываясь на таком толковании истории, что решением проблем мира является американская гегемония, то есть навязывание американских решений во всех случаях возникновения очагов напряженности только в силу непоколебимого утверждения об американском господстве. И то, и другое толкование затрудняет разработку долгосрочного подхода к миру, находящемуся в переходной стадии. Такое противоречие в вопросе о внешней политике, какое сейчас возникло, разделилось на подход миссионерской убежденности, с одной стороны, и на осознание того, что накапливание и сосредоточение мощи само по себе решает все вопросы, – с другой. Суть дебатов сконцентрирована на абстрактном вопросе: чем должна руководствоваться и определяться американская внешняя политика – ценностями, интересами, идеализмом или реализмом. Главный вызов состоит в том, чтобы объединить оба подхода. Ни один серьезный американский деятель в сфере внешней политики не может забывать традиции исключительности, которые определяли саму по себе американскую демократию. Но политик не может также игнорировать и обстоятельства, при которых они должны претворяться в жизнь.

Понять Путина [Политика здравого смысла] Киссинджер Генри

Америка на вершине: империя или лидер? (Из книги Г. Киссинджера «Нужна ли Америке внешняя политика?»)

Америка на вершине: империя или лидер?

(Из книги Г. Киссинджера «Нужна ли Америке внешняя политика?»)

На заре нового тысячелетия Америка вкушает плоды своего могущества, превосходящего мощь величайших империй прошлого. От военной сферы до бизнеса, от науки до технологий, от высшего образования до массовой культуры, Америка господствует в мире в беспрецедентных масштабах. В последнее десятилетие XX века доминирующее положение Америки сделало ее незаменимой в деле обеспечения международной стабильности. Соединенные Штаты играли роль посредника в самых горячих точках, а на Ближнем Востоке они в буквальном смысле стали участником процесса мирного урегулирования. Страна настолько втянулась в эту роль, что почти автоматически стала назначать себя посредником, иногда даже там, где заинтересованные стороны ее об этом не просили, например в конфликте между Индией и Пакистаном по поводу Кашмира в июле 1999 года. Соединенные Штаты стали считать себя как источником, так и гарантом сохранения демократических институтов во всем мире, все чаще видя себя в роли судьи, определяющего, насколько демократичны выборы в других странах, и применяли экономические санкции или прибегали к иным средствам давления, если им казалось, что эти выборы недостаточно демократичны.

В результате американские войска разбросаны по всему миру - от равнин Северной Европы до рубежей противостояния в Восточной Азии. Американское вмешательство во имя сохранения мира повсюду оборачивается постоянным военным присутствием. На Балканах Соединенные Штаты выполняют, по сути, ту же функцию, которую ранее выполняли Австро-Венгерская и Оттоманская империи, когда они создали протектораты, разъединившие две воюющие этнические группы. США доминируют в международной финансовой системе, являются крупнейшим источником инвестиционного капитала, наиболее привлекательным прибежищем для инвесторов, а также самым крупным рынком для иностранных экспортеров. Во всем мире американская поп-культура задает вкусовые стандарты, хотя время от времени это и вызывает негодование то в одной, то в другой стране.

90-е годы оставили нам парадоксальное наследие. С одной стороны, Соединенные Штаты достаточно сильны, чтобы настаивать на своей позиции и проводить ее в жизнь, невзирая на обвинения в стремлении к мировому господству. В то же время в рецептах, которые США прописывают миру, нередко прослеживаются или их внутренние проблемы, или сентенции времен холодной войны. В результате доминирующее положение страны сочетается с реальной возможностью оказаться в стороне от многих тенденций, влияющих на мировой порядок и, в конечном счете, преобразующих его. В мире наблюдается странная смесь уважения к Америке, покорности ее воле и время от времени раздражения тем, что она предписывает [другим], непонимания ее долгосрочных целей.

Любопытно, что сам народ Америки нередко испытывает к американскому превосходству глубокое безразличие. Насколько можно судить по двум важным барометрам - средствам массовой информации и ощущениям конгрессменов, - интерес американцев к внешней политике сегодня находится на низшей из возможных отметок. Поэтому благоразумные политики предпочитают избегать внешнеполитических дискуссий и считать мировое лидерство скорее фактором, формирующим мироощущение американцев, чем их требованием более серьезно относиться к стоящим перед США проблемам. Последние президентские выборы были третьими по счету, в ходе которых внешняя политика оказалась за рамками серьезных дискуссий. Американское превосходство, особенно в 90-е годы, в меньшей степени покоилось на стратегических замыслах и в большей - на тактических решениях, призванных удовлетворить избирателей, хотя в экономической сфере оно обеспечивалось технологическими успехами и обусловленным ими ростом производительности. Все это порождало искушение действовать так, как если бы Соединенным Штатам вовсе не нужна была долгосрочная внешняя политика и они могли ограничиваться лишь реакцией на отдельные вызовы по мере их возникновения.

Находясь в апогее своего могущества, Соединенные Штаты оказались в двусмысленной ситуации. Перед лицом, быть может, самых глубоких и всеобъемлющих потрясений, с какими когда-либо сталкивался мир, они не в состоянии предложить идеи, адекватные возникающей новой реальности. Победа в холодной войне искушала самодовольством; удовлетворенность сложившимся status quo побуждала проецировать на будущее текущую политику; впечатляющие экономические успехи давали политическим лидерам соблазн смешивать стратегическое мышление с экономическим, понижая чувствительность к политическому, культурному и духовному воздействию глубоких трансформаций, вызываемых американским технологическим прогрессом.

Совпавшее по времени с окончанием холодной войны, это сочетание самодовольства и процветания породило ощущение особой «американской миссии», выразившееся в двойном мифе. В стане левых многие увидели в Соединенных Штатах главного арбитра по внутриполитическим вопросам во всем мире. Приверженцы этого взгляда стали действовать так, как если бы у Америки всегда имелось в наличии правильное демократическое решение, пригодное для любого общества, независимо от его культурных или исторических особенностей. Для них внешняя политика стала аналогом политики социальной. Они преуменьшают значение победы в холодной войне, поскольку считают, что историческое развитие и неизбежное движение к демократии сами по себе привели бы к распаду коммунистической системы. Среди правых некоторые полагают, будто крах Советского Союза произошел в значительной мере автоматически - в результате решительных изменений американской риторики (вспомним «империю зла»), а не вследствие полувековых усилий девяти последних администраций. И на основании такого рода умозаключений они считают, будто решение всех сложных мировых проблем лежит в признании гегемонии США и беззастенчивом утверждении американского всемогущества. Каждый из этих взглядов затрудняет детальную разработку долгосрочного подхода к проблемам меняющегося на наших глазах мира. Подобное противоречие в [подходах к выработке] внешней политики приводит к тому, что кто-то предлагает заняться благородной миссионерской деятельностью, а кто-то считает самоценным [дальнейшее] аккумулирование мощи. Споры фокусируются на том, ценности или интересы, идеализм или реализм должны определять американскую внешнюю политику. Правильное же решение состоит в том, чтобы [гармонично] соединить то и другое; ни один серьезный американский специалист по внешней политике не может отвлечься от традиций исключительности, в которых сформировалась американская демократия. Но он не может также игнорировать обстоятельств, в которых эта исключительность себя проявляет.

Сегодня не только Соединенные Штаты, но и многие европейские государства отвергают принцип невмешательства во внутренние дела других стран в пользу идей гуманитарной интервенции или вмешательства на основе следования всемирной юрисдикции. В сентябре 2000 года на саммите ООН, посвященном наступлению нового тысячелетия, этот подход был одобрен и поддержан многими другими государствами. В 90-е годы Соединенные Штаты по гуманитарным соображениям предприняли четыре военные операции - в Сомали, на Гаити, в Боснии и Косово; другие страны возглавили такие операции еще в двух местах - в Восточном Тиморе (Австралия) и в Сьерра-Леоне (Великобритания). Все эти интервенции, кроме интервенции в Косово, были санкционированы ООН.

В то же время претерпевает метаморфозы и господствовавшее прежде представление о национальном государстве. В соответствии с общепринятым подходом каждое государство называет себя нацией, но не все из них являются таковыми, если исходить из принятого в XIX веке определения нации как языковой и культурной общности. Из «великих держав» на пороге нового тысячелетия только демократические государства Европы и Япония соответствуют этому определению. Китай и Россия имеют национальную и культурную сердцевину, но с многочисленными этническими добавками. Соединенные Штаты все настойчивее связывают свою национальную идентичность с мультиэтничностью. В остальном мире преобладают государства со смешанным этническим составом, и целостности многих из них угрожает опасность со стороны населяющих их меньшинств, требующих автономии или независимости на основе теорий XIX и XX веков, провозглашающих идеи национализма и самоопределения. Даже в Европе падение рождаемости и рост иммиграции создают опасность мультиэтничности.

Исторически сложившиеся национальные государства, которые осознают, что их размеры не позволяют им играть определяющую роль в глобальном мире, стремятся объединиться в более крупные структуры. Наиболее яркий пример такой политики являет собой Европейский Союз. Но и в Западном полушарии возникают подобные транснациональные группировки, такие как Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA) и Mercosur в Южной Америке или Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (ASEAN) в Азии. Под эгидой Китая и Японии идея о создании элементов зоны свободной торговли возникла и в Азии.

Каждое из этих новых образований, определяя свою идентичность, побуждается - иногда подсознательно, но чаще осознанно - желанием противопоставить себя государствам, доминирующим в данном регионе. Для ASEAN конкурентами служат Китай и Япония (а впоследствии, возможно, Индия). Для Европейского Союза и Mercosur’a - это Соединенные Штаты, порождающие новых соперников, по мере того как они одолевают прежних.

В прошлые столетия даже не столь значительные преобразования приводили к масштабным войнам; войны, разумеется, случаются и в нынешней международной системе, однако они никогда не вовлекают великие державы в конфликт друг с другом. Ядерный век изменил как значение, так и роль силы, во всяком случае в той мере, в какой это касается взаимоотношений между ведущими державами. До его начала войны чаще всего вспыхивали из-за территориальных споров или доступа к ресурсам; победы добивались во имя усиления могущества и влияния своего государства. В наше время территориальный фактор как элемент государственного могущества утратил свою прежнюю значимость; технологический прогресс может гораздо сильнее укрепить мощь той или иной страны, чем любые территориальные приобретения. Сингапур, у которого нет практически никаких ресурсов, за исключением интеллектуального потенциала населения и его лидеров, обладает куда большим доходом в расчете на душу населения, чем намного более крупные и щедро одаренные ресурсами страны. При этом он частично использует свое богатство для создания - по крайней мере в местном масштабе - впечатляющих вооруженных сил, призванных остудить пыл алчных соседей. В сходном положении находится и Израиль.

Обладание ядерным оружием снизило вероятность войн между ядерными державами - впрочем, это утверждение вряд ли останется верным, если продолжится расползание этого оружия среди стран с иными представлениями о ценности человеческой жизни или еще не знакомых с его разрушительной силой. До наступления ядерной эры государства вступали в войны, считая, что последствия поражения или даже компромиссного решения менее приемлемы, чем сам конфликт; именно такой ход рассуждений привел Европу к Первой мировой войне. Но если речь идет о ядерных державах, такой выбор разумен только в самых безнадежных случаях. Большинство лидеров основных обладающих ядерным оружием стран убеждено, что последствия ядерной войны будут более тяжелыми, чем последствия уступок, необходимых для достижения компромисса [между конфликтующими сторонами], и даже, возможно, чем последствия поражения. Парадокс ядерной эры заключается в том, что увеличению ядерного потенциала - и, следовательно, общей военной мощи - неизбежно сопутствует уменьшение желания ею воспользоваться.

Все другие формы могущества также претерпели революционные изменения. До конца Второй мировой войны государственная мощь была относительно однородной: ее составляющие - военная, экономическая или политическая - дополняли друг друга. Общество не могло быть сильным в военном отношении без того, чтобы не занимать лидирующего положения в остальных областях. Однако во второй половине XX века различные волокна этого каната явно начали расплетаться. Отдельные государства внезапно обрели мощную экономику без заметного увеличения армии (например, Саудовская Аравия) или развили огромную военную мощь вопреки явно стагнирующей экономике (свидетельство тому - бывший Советский Союз).

В XXI столетии, похоже, эти волокна сплетаются вновь. Судьба СССР показала, что односторонняя установка на военную мощь не может обеспечить стабильности, особенно в век экономической и технологической революций, когда посредством современных коммуникаций в каждый дом на планете входит отчетливое осознание огромного разрыва в уровне жизни [в различных странах]. Вдобавок на глазах всего лишь одного поколения наука совершила такой скачок, какого не делала за всю историю человечества. Компьютер, интернет и растущие возможности биотехнологии придали техническим и прикладным наукам такую свободу действий, о которой не могли и помыслить предыдущие поколения. Передовая система технического образования стала условием роста государственной мощи в длительной перспективе. Ныне она играет роль мускулатуры и жизненной энергии в теле общества; без нее увядают все остальные виды могущества.

Глобализация распространила власть экономики и технологий по всему миру. Возможность мгновенной передачи информации сделала решения, которые принимаются в одном регионе, заложниками решений, принимающихся в других частях мира. Глобализация привела к беспрецедентному, хотя и неравномерному процветанию, и необходимо еще выяснить, не ускоряет ли она кризисные явления с таким же успехом, с каким порождает всеобщее благоденствие, не создает ли она тем самым предпосылки глобальной катастрофы. Помимо этого, глобализация - при всей ее неизбежности - может привести и к нарастанию гнетущего ощущения бессилия, поскольку решения, влияющие на судьбы миллионов, выходят из-под контроля местных властей. Возникает опасность того, что современные политики могут не совладать с изощренным характером экономики и технологии…

Но самой глубинной причиной того, почему в 90-е годы Америка столкнулась с трудностями в выработке внятной стратегии поведения на мировой арене, где ее положение является столь значимым, стало то, что характер американской роли в современном мире оспаривался представителями трех различных поколений, исповедовавшими весьма отличные подходы к внешней политике. В этой борьбе сошлись ветераны холодной войны 50-х и 60-х годов, стремившиеся использовать свой опыт в новых обстоятельствах; активисты движения против войны во Вьетнаме, ищущие применения вынесенных ими уроков в формировании мирового порядка; и молодое поколение, полагающееся на собственный опыт и затрудняющееся принять взгляды как поколения холодной войны, так и вьетнамских протестантов.

Стратеги времен холодной войны стремились уладить противоречия между ядерными сверхдержавами с помощью политики сдерживания Советского Союза. Хотя они не забывали и о невоенных аспектах проблемы (по большому счету план Маршалла был столь же важен, как и НАТО), политики этого поколения настаивали на том, что в международных отношениях наличествует постоянная силовая составляющая, и ее значимость определяется способностью предотвратить советскую военную и политическую экспансию.

Эти стратеги ослабили, а на какое-то время и вовсе устранили из американского сознания исторически сложившееся противоречие между идеализмом и силой. В мире, где доминировали две сверхдержавы, идеологические требования и потребность соблюдать баланс сил почти сливались. Внешняя политика превратилась в своеобразную игру с нулевой суммой, в которой выигрыш одной стороны был проигрышем другой.

Помимо политики сдерживания, главные усилия американской дипломатии времен холодной войны были направлены на то, чтобы инкорпорировать побежденных противников, Германию и Японию, в формирующуюся мировую систему в качестве полноправных членов. Эта задача, абсолютно беспримерная в отношении государств, вынужденных безоговорочно капитулировать менее чем за пять лет до этого, была хорошо понятна поколению американских руководителей, сформировавшихся во времена Великой депрессии 30-х годов. Поколение, организовавшее сопротивление Советскому Союзу, усвоило «новый курс» Франклина Рузвельта, курс, который, ликвидировав существовавшую в Америке пропасть между ожиданиями [населения] и экономической реальностью, восстановил политическую стабильность. Это же поколение защищало демократию во Второй мировой войне.

Шокированные разочаровывающим вьетнамским опытом, многие интеллектуалы, некогда поддерживавшие политику холодной войны, перестали мыслить стратегическими категориями, другие стали отвергать самую суть послевоенной внешней политики США. Администрация президента Билла Клинтона - первая, в составе которой было много тех, кто в свое время протестовал против действий США во Вьетнаме - воспринимала холодную войну как пример непонимания, неизлечимого в силу американской непреклонности. Она отвергала идею превосходства национальных интересов и с недоверием относилась к применению силы, допустимому лишь в каком-то «бескорыстном» случае, то есть тогда, когда не затрагивались непосредственные американские интересы. Не раз, причем на нескольких континентах, дело доходило до того, что президент Клинтон приносил извинения за действия своих предшественников, исходивших из ошибочных, на его взгляд, принципов холодной войны. Но холодная война не была политической ошибкой, хотя, разумеется, в ходе нее ряд ошибок действительно был допущен; дело касалось вопросов выживания государства. Как ни странно, целым рядом стран, которые традиционно рассматривали дипломатию в качестве средства примирения интересов, эти претензии [Клинтона] на беспристрастность были восприняты как частный случай непредсказуемости и даже ненадежности [Соединенных Штатов].

Разумеется, Соединенные Штаты не могут, да и не должны возвращаться к политике времен холодной войны или к дипломатии XVIII века. Современный мир гораздо сложнее и требует намного более дифференцированных подходов [к возникающим проблемам]. Нельзя ни потакать собственным слабостям, ни проявлять самодовольство протестных времен. Во всяком случае, оба эти стиля мышления относятся к завершившейся эпохе, аргументы которой кажутся поколению, родившемуся после 1960 года, слишком неясными и академичными.

Это поколение еще не вырастило лидеров, способных быть приверженными последовательной и ориентированной на далекую перспективу внешней политике. Более того, некоторые его представители задаются вопросом, нужна ли нам вообще какая-то внешняя политика. В глобализованном экономическим мире поколение, родившееся после холодной войны, относится к Уолл-стриту или Силиконовой долине так же, как их родители относились к государственной службе в Вашингтоне. Такое восприятие отражает приоритет, придаваемый экономике над политикой, приоритет, вызванный в том числе и растущим нежеланием заниматься делом, подразумевающим постоянное присутствие на публике, что слишком часто ведет к краху карьер и репутаций.

Поколение, родившееся после холодной войны, мало интересуется дебатами по поводу войны в Индокитае, поскольку в массе своей оно незнакомо с деталями тех событий и считает эти рассуждения непонятными. Равным образом оно не гнушается исповедовать ориентацию на собственные интересы, каковую ежедневно проявляет в экономической сфере (хотя время от времени и призывает к национальному бескорыстию, чтобы успокоить собственную совесть). Являясь продуктом системы образования, уделяющей очень мало внимания истории, это поколение нередко не видит перспектив развития международных отношений. Оно соблазнено идеей создания безопасной глобальной среды как компенсации за напряженную конкуренцию, пронизывающую их частную жизнь. На таком фоне легко прийти к мысли, что преследование собственных экономических интересов в конечном счете почти автоматически приведет ко всеобщему политическому примирению и демократии.

Такой подход стал возможен лишь по причине почти полного исчезновения страха перед мировой войной. В этом новом мире поколение американских лидеров, родившихся после холодной войны (включающее как тех, кто ранее участвовал в протестных движениях, так и тех, кто окончил школы бизнеса), находит для себя возможным придерживаться той точки зрения, что внешняя политика - это или политика экономическая, или политика, призванная учить остальной мир американским добродетелям. Неудивительно, что со времен холодной войны усилия американской дипломатии все более сводились к предложениям, способствующим принятию американского подхода [к тем или иным проблемам].

Но экономический глобализм не заменяет собой мирового порядка, хотя и может быть его существенным компонентом. Уже сам по себе успех глобализированной экономики станет источником неурядиц и напряженности как внутри государств, так и в отношениях между ними, что с неизбежностью окажет соответствующее давление на мировых политических лидеров. Между тем во многих частях света национальное государство, пока еще остающееся единицей политической ответственности, подвергается влиянию двух противоположных тенденций: или распадается на этнические компоненты, или растворяется в больших региональных объединениях.

До тех пор пока поколение новых национальных лидеров будет стеснено в выработке недвусмысленных представлений об обоснованных национальных интересах, его уделом будет прогрессирующий паралич, а не моральное возвышение…

Из книги Крах США. Вторая гражданская война. 2020 год автора Читтам Томас Уолтер

АМЕРИКА: ИМПЕРИЯ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО? «История полна войнами, которые, по общему мнению, не должны были случиться.» Инек Пауэлл, член британского парламента Америка рождена в крови. Америка вскормлена кровью. Америка пресытилась кровью и превратилась в гиганта,

Из книги Россия, которую мы догоняем автора Вершинин Лев Рэмович

Внешняя политика Заявления Путина на предмет продолжения финансовой поддержки Южной Осетии и помощи Абхазии уже вызвали острую реакцию в среде «оппозиции». На сей раз выступающей в качестве либерал-националов. Или, если угодно, национал-либералов. Типа - я, конечно,

Из книги Нефтяные магнаты: кто делает мировую политику автора Лоран Эрик

«Нужна агрессивная внешняя политика» Этот человек нажил свое огромное состояние на очистке и транспортировке нефти, предоставляя бесчисленным мелким предпринимателям рисковать на ее добыче. Его империя, созданная в 1860 году, будет безраздельно царить пятьдесят один

Из книги Альманах - декабрь 2013 - январь 2014 автора Журнал «Однако»

Из книги Украина от Адама до Януковича [Очерки истории] автора Бунтовский Сергей Юрьевич

Внешняя политика Во внешней политике приоритетом Украины объявлено скорейшее вступление в ЕС и НАТО. При этом всем интересующимся темой было понятно, что в обозримом будущем вступить в Европейский Союз у Украины шансов нет. Зато, судя по активности власти, вступление в

Из книги Бесцельно прожитые годы (20 лет российской демократии) автора Бояринцев Владимир Иванович

ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА Огромные внутренние трудности страны привели к тому, что в течение всех избирательных кампаний, в том числе и президентских, внешнеполитические проблемы отходили на второй план, тем более что публично обсуждать их властям политически

Из книги Альманах - апрель 2014 - май 2014 автора Журнал «Однако»

Михаил Юрьев Публицист Родился в 1959 г. в Москве. Образование - биологический факультет МГУ (1978 г.). Заместитель Председателя Государственной Думы РФ второго созыва (1996-2000 гг.). Президент Лиги промышленников России. Автор книги "Третья империя". Какая экономика нужна Новой

Из книги Понять Путина [Политика здравого смысла] автора Киссинджер Генри

Крах «доктрины Брежнева» (Из книги Г. Киссинджера «Дипломатия») Один из элементарных уроков для начинающих шахматистов гласит: при выборе хода нет ничего хуже, чем не сделать предварительного подсчета клеток, попадающих под контроль при каждом из потенциальных ходов. В

Из книги Америка против России. Агония финансовой пирамиды ФРС. Рэкет и экспроприации Вашингтонского обкома автора Катасонов Валентин Юрьевич

«Доктрина Рейгана» и Горбачев (Из книги Г. Киссинджера «Дипломатия») Холодная война началась тогда, когда Америка ожидала наступления эры мира. А закончилась холодная война в тот момент, когда Америка готовила себя к новой эре продолжительных конфликтов. Крушение

Из книги Новая национальная идея Путина автора Эйдман Игорь Виленович

Отношения с Россией (Из книги Г. Киссинджера «Нужна ли Америке внешняя политика?») Отношения Запада с Россией всегда были пронизаны двойственностью. Для европейских стран Россия остается относительно новым игроком на международной сцене. Отсталая, загадочная,

Из книги Как США пожирают другие страны мира. Стратегия анаконды автора Матанцев-Воинов Александр Николаевич

Из книги Секреты глобального путинизма автора Бьюкенен Патрик Джозеф

Внешняя политика (при Путине) 1. Сохранившиеся советские пороки.Идеологизированная, агрессивная внешняя политика с претензией на мессианизм. Мания внешнеполитического величия. Конфронтация с Западом, ведущая к новой холодной войне.2. Заимствованные пороки

Из книги Россия и мир в XXI веке автора Тренин Дмитрий Витальевич

Зачем Америке нужна агрессивная политика? Глубинные причины кроются в экономике Экономика в 80-е годыЭкономика Америки переживала глубокий спад вплоть до конца 1982 г. К 1983 г. инфляция спала, экономика оправилась, и Соединенные штаты вступили в продолжительный период

Из книги Как Запад проиграл Путину автора Лукас Эдвард

Внешняя политика русофобии Надеюсь, русские понимают, что наша палата представителей часто принимает грозные резолюции в попытке угодить особо влиятельным кругам и что это не имеет отношения к мыслям и действиям американского правительства.На прошлой неделе эта палата

Из книги автора

Политика внутренняя и политика внешняя Украинский кризис наглядно продемонстрировал, что важнейшие вопросы внешней политики РФ сегодня фактически решаются одним человеком – национальным лидером, опирающимся на поддержку абсолютного большинства населения и

Из книги автора

Украине нужна внешняя помощь (интервью Э. Лукаса для украинского интернет-издания http://silske.org/, ведущий В. Гаценко, 5 июня 2014 г.) Будет ли толк от новых санкций против Москвы? Пойдет ли в рост украинская экономика после соглашения с МВФ?На эти и другие вопросы в эксклюзивном

---

Обучение

Творческая история поэмы «Мцыри 1 какое событие поспособствовало написанию поэмы мцыри

Отношения

Анализ стихотворения Твардовского «Весенние строчки

Психология

Возврат субсидий в бюджетном учреждении Возврат целевой субсидии прошлых лет проводки